2003 год, Цинциннати, штат Огайо

Почти 20 лет назад сестра милосердия Татьяна Жедик поехала на лето в Америку, чтобы подработать. Человек она верующий, поэтому первым делом стала искать в Цинциннати православный храм. Работать нужно было и в выходные дни, но она сразу сказала начальнику, что в воскресенье поет в храме. При этом она теряла самые «дорогие» рабочие часы, а значит, и деньги.

Цинциннати

Как-то в храме к ней подошел пожилой мужчина, они разговорились. Татьяна рассказала, что приехала из Беларуси. Перед самым ее отъездом домой мужчина снова подошел к Тане, протянул что-то в руке и шепотом сказал: «Это тебе от меня». Он походил еще немного и снова подошел: «А это тебе от моей жены». И потом еще: «А это — от моей дочери». Таня пришла домой, пересчитала деньги и поняла, что держит в руках как раз ту сумму, которую «теряла», проводя рабочие воскресенья в храме…

Мужчину звали Сергей Каминский. На клиросе пела его дочь Лариса Каминская. Оказалось, что корни Каминских в Беларуси. Но только спустя 18 лет Таня узнала, какие именно. Год назад Лариса написала в Facebook: «Мой прадедушка протоиерей Симеон Каминский был горячим проповедником, его слова доходили до самого сердца. Родство с ним обязывает ко многому. И прежде всего — не оставаться равнодушным к греху и безобразиям». «Интересно», — подумала Таня и спросила у Ларисы, кто же был ее прадедушка.

Симеон Каминский оказался священномучеником. Его убили 22 сентября 1939 года в деревне Горбачи в сарае собственного дома за исповедование православной веры. Его сын Константин тоже был священником. После убийства отца он через Вильнюс уехал в Польшу, затем несколько лет с семьей пробыл в лагере для беженцев в Германии, а потом уехал в США. Храм в этой деревне стоит до сих пор, внуки Симеона из Америки передали деньги, чтобы восстановить его после распада Советского Союза. Сам отец Симеон похоронен на деревенском кладбище.

Матушка Елена, о. Симеон Каминский, о. Константин и матушка Вера с сыном Георгием

Таня тут же написала Ларисе: «Я обещаю, что однажды навещу могилу твоего прадедушки». И сдержала обещание.

Наши дни. Деревня Горбачи, Гродненская область

— Вася, ідзі сюда! Ён больш мяне знае, — Зинаида Павловна зовет соседа Василия на разговор. Она, закутанная в платок, уже давно ждет нас, чтобы поговорить.

В деревне Горбачи одна улица, а жилых домов пять. Самой старшей жительнице — 89. Конечно, очевидцев тех событий давно нет в живых. И даже родители тех, кто жив сегодня, тогда были детьми. 

Из зеленого деревянного дома, опираясь на палочку, выходит, наконец, дед Василий. 

— Гэты дзядуля старэйшы, ён знае больш, чым я. Вось яго и спрашывайце, — подталкивает нас к деду Василию Зинаида и, переходя на чистый русский язык, продолжает: — А я родилась в другой деревне, а здесь почти всю жизнь прожила, с 12 лет. Я работала на 1,5 ставки в школе учителем русского языка, мне некогда было заниматься этим. Вы представьте, работала с утра до ночи, физически не было времени…

— Што расказваць? — спрашивает дед Василий. — Штоб раньше вы прыехалі… 1,5 года таму назад больш было ізвесна, старушкі больш зналі. Ужо памерлі. Мая супруга ўсё ведала. А што я знаю?.. Я ў гэта, што бабы гавораць, не ўнікаў, бо мне некагда было: утром пайшоў у калхоз, вечарам прыйшоў і ўсё. Хто ўбіл? Адныя гавораць адно, а другія другое. Адна версія, што салдаты ўбілі, а праўда ці няпраўда, хто ведае? Втарая, што месныя камуністы. Старыя казалі. А я што? Моладзеж тагда не ўнікала…. Абмывалі цела і харанілі яго жанчыны з дзярэўні Чапліч, яны ў царкве пелі. Іх ужо няма, ужо дзеці іх паўміралі. Гэта ж даўно было…

Мы стоим напротив каменной церкви Успения Пресвятой Богородицы 1860 года. Вокруг церкви остались огромные спиленные стволы ветхих деревьев, возможно — ровесников храма. Храм не разрушался, но до 1990 года был закрыт. Уже восьмой год служит здесь молодой священник иерей Владимир Гришкевич, у него, кроме деревни Горбачи, еще два прихода. Прихожан практически нет. Службы — два раза в месяц.

При входе в храм у двери висит табличка, сделанная в 2018 году ко дню памяти Собора новомучеников Белорусских, на ней надпись: «Мемориал установлен в память о невинно убиенном красноармейцами священнике Симеоне Каминском». 

Зинаида Павловна стоит прямо, говорит громко и немного торжественно, как будто ведет урок у доски.

— В советское время наши местные люди не допустили, чтобы в церкви зерно хранили и сделали склад. Не до-пус-ти-ли! — строго говорит она. — Моя бабушка и еще несколько женщин стеной стояли: «Едь на нас». Все-таки не хватило совести у тех, развернулись и уехали. Такие были бабушки! Только всю утварь, иконы развезли по другим церквям. И когда в 1991 году открывали церковь, начали собирать это всё. Кто отдал, кто не отдал, что новое купили. А открыли церковь благодаря внуку этого Каминского — Ярославу. Церковь была отремонтирована только благодаря ему, это я могу сказать на 100 процентов, потому что когда ходили собирали по деревням деньги на реставрацию, люди давали копейки, рубли. 

— У той час і рубель быў дарагі, — добавляет Василь. — За 20 капеяк я ўвесь дзень работаў.

— Внук Симеона Ярослав проживал в Вашингтоне, — продолжает Зинаида. — Он знал, что здесь его дедушка похоронен, и в честь него это затеял. Он дважды передавал деньги в Москву священнику Глебу Павловичу Якунину, а тот из Москвы привез их сюда. Где Москва — и приехал! Специально привез деньги, чтобы открыть храм, не присвоил! На то время это были очень большие суммы. Вот это люди настоящие, я считаю. Своего рода тоже подвиг. 

Где-то в начале 2000-х Ярослав приезжал сюда сам. Ему все-таки интересно было посмотреть, как отстроилась церковь, хотелось посетить могилу своего дедушки.

Ярослав, матушка Вера и о. Константин, Георгий, на руках Сергей, 1945 г.

— Я живу одна. Держу курочек, — ведет нас мимо пустующих домов Зинаида Павловна. — Дети в городах. Меня дочка взяла в Минск, я побыла неделю и не смогла там, приехала обратно. Не могу, задыхаюсь, мне не хватает воздуха. Я буду тут умирать. Да, здесь живут одни старики. Но пока есть храм, значит, деревня будет жить. Я верю, я знаю. Не зря его восстановили. И благодаря этим людям — Каминским. 

Моя мама пасла у Каминских коров. Маме было лет 10, а Ярославу еще меньше. Он был такой белокурый, мама его помнила хорошо. Мама рассказывала, что когда он в 2000 году приехал и увидел ее, то обнял и так нежно погладил по голове… Ему было так радостно, что он встретил этих людей! Мама говорила, что не узнала бы его, из белокурого мальчика он превратился в рыжего деда, а он ее узнал... Мамы уже как 10 лет нет в живых.

Он привез маме из Америки маленькую иконку, я ее храню до сих пор. Как память. Дал женщине, которая в церкви была кассиром, денег и попросил, чтобы она ухаживала за могилкой дедушки. 

И насколько у него память хорошая! Мама говорила, что он помнил то, что в детстве было. Он уезжал отсюда маленьким, но запомнил мельницу за деревней на речке. А еще дуб. Их семья посадила дубок. И когда Ярослав приезжал, попросил мою маму отвести его к этому дубу. И она его проводила. Этот дуб уже большой. Красивый дуб, вот там, на углу деревни. А на месте их дома теперь агроусадьба. 

После смерти отца Симеона Каминского его дочь Татьяна осталась жить в Польше. В 2003 году Татьяна опубликовала в польском православном журнале «Церковный вестник» историю жизни и смерти своего отца.

Протоиерей Симеон Каминский родился в 1877 году в селе Гнойно Бельского уезда. Его родители были крестьянами и занимались земледелием. Симеон окончил семинарию, работал учителем в сельской школе. Затем поступил в духовную семинарию. Женился, родились сын и дочь. В 1915 году с приближением фронта был вынужден выехать в Ростов-на-Дону. Там он получил приход в станице, стал настоятелем старинного собора.

По воспоминаниям Татьяны, казаки и прихожане очень полюбили ее отца и даже приняли его с сыном в казачество, наделили землей. «После победы большевиков начался самый тяжелый период в нашей жизни, — пишет Татьяна Каминская в воспоминаниях. — В 1919–1920 годах в России был страшный голод. Люди умирали на улицах и некому было их хоронить. Тяжелее всего было зимой. Моя мама ходила по хуторам и меняла всё, что было у нас из одежды и других вещей, на продукты. А отец с братом на реке у проруби старались поймать хоть какую-то рыбку. Вспоминаю, что коммунисты часто звали отца на собрания, после которых он приходил еле живой.

Помню, как-то весной в очень голодное время после разлива Дона отец и брат ловили рыбу сетями и поймали ее очень много. Люди уже ждали их на берегу, и они раздали голодным жителям всё, что было».

В 1922 году семья Каминских вернулась на родину. Симеон Каминский поехал в Варшавскую митрополию за разрешением ходатайствовать перед местными властями об открытии прихода. В 1923 году в селе Гнойно, где он родился, был открыт приход, возвращены церковный дом, земля и усадьба. 

«Дом был пустой, а у нас ничего не было с собой, — пишет Татьяна Каминская. — В это трудное время из Америки приехал друг отца. Перед войной отец помог ему уехать — одолжил деньги на дорогу. Он вернул нам долг, и мы купили себе корову. Так началось наше небольшое хозяйство.

В нашем храме не было псаломщика, поэтому брат и мама сами руководили клиросом. Мой отец был очень большим ревнителем Православия и часто проповедовал на храмовых праздниках и окружных приходах. Помню его поучительное слово в Токарском приходе в лесу, на чудотворном месте. Это было на третий день Святой Троицы. Собралось много народа, люди плакали, слушая проповеди моего отца. После окончания службы долго подходили с благодарностью за благословением.

В борьбе за святую православную веру мой отец был лишен гражданства, и родители были вынуждены переехать из родных земель в Гродненскую епархию».

А через несколько лет в семье Каминских случится трагедия…

Продолжение >>

Подготовила Ольга Демидюк

Фотографии Сергея Мироновского

Источник