Доклад иерея Александра Мазырина (ПСТГУ, г. Москва) на пленарном заседании международной научной конференции «Святло зямлі Гарадзенскай».

До произошедших в начале ХХ века военно-революционных потрясений взаимоотношения Русской и Константинопольской Церквей, несмотря на отдельные трения (по болгарскому вопросу и др.), в целом были достаточно ровными. Российская империя, не забывая о своих геополитических интересах, выступала защитницей притесняемых турками православных народов Востока, а также щедро помогала местным Церквам материально. Константинопольская патриархия, принимая эту помощь, соглашалась с особой ролью России и Российской Церкви в православном мире, довольствовалась признанием русскими греческого первенства чести и не пыталась (потому что не могла) трансформировать свое почетное старшинство в реальное главенство.

В 1917–1918 гг. ситуация кардинально изменилась. Православная монархия в России пала, а Русская Церковь из покровительствуемой государством превратилась в преследуемую новой большевистской властью. Практически одновременно с этим Османская империя потерпела тяжелое поражение в Первой мировой войне, а греки успели оказаться на стороне победителей и рассчитывали на новые победы, надеясь, что вскоре им удастся воплотить в жизнь «Великую идею» возрождения былого величия своей державы по обе стороны Эгейского моря со столицей в Константинополе. Еще более они рассчитывали возвеличиться в плане религиозном, ожидая, что Константинопольский патриархат превратится в своего рода восточный Ватикан, не просто первенствующий, но и господствующий над всеми остальными Православными Церквами.

Показательна серия программных статей проживавшего в Женеве греческого профессора Эммануила Лукараса, опубликованных в конце 1920 г. в официальных изданиях Константинопольского и Александрийского патриархатов. Автор статей сетовал на «административную дезорганизацию» Православной Церкви, которая, в отличие от централизованной Католической Церкви, существует «без головы». Он выражал убеждение, что православным необходимо образовать единый центр в Константинополе, который «был и остается средством, через которое греческий род мог действовать, вдохновлять, влиять на миллионы людей». «Греческая нация будет счастлива и горда лицезреть, как он станет, наконец, центром православия, а епископ его, возвышающийся над нациями и племенами, станет видимым главой и общим связующим звеном всех православных федеративных Церквей» [1, с. 400; 2, с. 31; 3, с. 424]. Разумеется, по убеждению Лукараса, этот «возвышающийся над нациями и племенами» епископ мог быть только греком. Не забыл греческий профессор и про «достойную материальную помощь этому всеправославному центру», которую должны будут оказывать другие Поместные Церкви [4, с. 428–429]. Никакого обоснования в православной экклесиологии и канонике эти планы по насаждению восточного папизма, сильно приправленного греческим национализмом, не имели. Встретить сочувствие у Русской Церкви они не могли, и только резкое ослабление ее позиций давало грекам шанс на реализацию своих прожектов.

Эти прожекты имели и существенную экуменическую составляющую, также замешанную на политике. Греки надеялись, что воплотить в жизнь их «Великую идею» им поможет Великобритания. Того же Лукараса особенно печалило, что «обезглавленность» православных препятствовала заключению унии с англиканами, к которой греки весьма стремились. «Куда будут обращаться англикане по этому делу?» – вопрошал он [1, с. 400]. Ради этой унии Фанар выражал готовность идти на уступки даже в вопросах вероучения. По воспоминаниям англиканского епископа Египта Ллевеллина Гвинна, ведшего официальные переговоры с фанариотами в 1920 г., они без стеснения говорили ему в кулуарах: «Если Англия сможет заполучить для нас Святую Софию, мы с удовольствием признаем любые рукоположения и согласимся практически с любым учением» [5, с. 54]. В марте 1921 г. Лондон посетила делегация Фанара во главе с местоблюстителем патриаршего престола митрополитом Дорофеем (Маммелисом) (с момента смещения греками в конце 1918 г. патриарха Германа V Константинопольская кафедра была вакантна). Там «на официальных встречах с руководством Великобритании и архиепископом Кентерберийским Местоблюститель призывал к уничтожению Турции и к военной поддержке греческой стороны. Но Англия такой помощи не оказала, причиной чему явилось ее нежелание вступать в конфликт с исламским миром и порождать недовольства среди мусульман Индостана, где находились основные британские колонии» [6, с. 55]. В Лондоне в том же марте 1921-го митрополит Дорофей и скончался, после чего в конце года на Константинопольскую кафедру был избран еще более рьяный приверженец «Великой идеи» митрополит Мелетий (Метаксакис).

Теоретические рассуждения о «возвышающемся над нациями и племенами» константинопольском первоиерархе сопровождались и практическим вмешательством Фанара в русские церковные дела, которое началось с окраин бывшей Российской империи. В начале 1919 г. правительством С. В. Петлюры была объявлена автокефалия Украинской Церкви, после чего в Константинополь было отправлено посольство во главе с А. И. Лотоцким добиваться ее «канонического» признания. Если верить петлюровскому представителю, местоблюститель митрополит Дорофей допускал возможность оформления украинской автокефалии без согласия Российской Церкви, но отговаривался тем, что совершить такой акт нельзя, пока в Константинополе отсутствует собственный патриарх [7, с. 114–116]. Лотоцкий доносил своему руководству: «…патріархат дуже рахується з політичною ситуацією і не відважиться на рішучий крок, аж доки політичне становище наше не прибере сталості. Бо інакше загрожують йому великі небезпеки, коли б відродилася єдина Росія» [8, с. 217]. Страх перед возрождением России сдерживал фанариотов. Имела значение и материальная сторона вопроса. Переговоры греков с украинцами затянулись и после падения режима Петлюры потеряли актуальность.

Примерно тогда же тему автокефалии отрываемых от Русской Церкви западных епархий стало будировать и правительство воссозданного Польского государства. Летом 1920 г. поляки повели соответствующие переговоры с Фанаром. Об этих переговорах стало известно действовавшему в Крыму церковному управлению Юга России, которое поручило находившемуся в Константинополе архиепископу Анастасию (Грибановскому) прояснить ситуацию и выразить грекам свою обеспокоенность. Фанариоты отвечали архиепископу Анастасию уклончиво, но все же заявили, что «ему нет оснований беспокоиться о каких-либо решениях, неприемлемых для России» [9, с. 251]. На некоторое время вопрос о польской автокефалии был снят, тем более, что, как и в случае с Украиной, дело дополнительно тормозилось отсутствием патриарха на Константинопольском престоле.

После обмена дипломатическими миссиями между Польшей и РСФСР в августе 1921 г. поляки попытались канонически урегулировать проблему автокефалии Православной Церкви на занятой ими территории с помощью Патриарха Тихона. Если верить польским дипломатам Святейший Тихон в ноябре того года ответил им, что он сам не против запрашиваемой автокефалии, но решить этот вопрос правомочен только Всероссийский Собор, созвать который нет возможности [10, с. 124]. Однако есть основания полагать, что святитель Тихон идее польской автокефалии не сочувствовал в принципе. Согласно ряду свидетельств, им осенью 1921-го на обращении официального польского представителя в Москве была наложена следующая недвусмысленная резолюция: «Священные каноны нашей Церкви предусматривают автокефалию для отдельных самостоятельных народов. Если бы польский народ, получивший недавно суверенность, был православным и просил об автокефалии для себя, Мы бы ему в этом не отказали, но давать автокефалию для разноплеменных православных, проживающих в пределах Польского государства на положении национальных и религиозных меньшинств, Нам не позволяют ни здравый разум, ни священные каноны. Что возможно, то Мы уже дали православным в Польше – широкую поместно-церковную автономию» [11, с. 181].

Действительно, широкую автономию структурам Русской Православной Церкви на территории новообразуемых лимитрофных государств (Польши, Финляндии, Эстонии, Латвии) Патриарх Тихон совместно с существовавшим при нем ВЦУ давал в 1921 г. без каких-либо затруднений. Некоторые, как например архиепископ Рижский Иоанн (Поммер), это очень ценили и считали, что большего им и не надо. Но в других случаях местные правительства, используя выдвигаемых ими архиереев-конформистов, требовали полного отделения своего православного населения от Москвы, и Фанар помогал им это реализовать (небескорыстно).

Патриарх Мелетий (Метаксакис), утвердившись, вопреки протестам значительной части греческих иерархов, на Константинопольской кафедре, начал проводить в жизнь программу экспансии Фанара уже в общемировом масштабе, причем главным объектом захвата стали части Русской Церкви, находившиеся как на территории бывшей Российской империи, так и вне ее. В марте 1922 г. им был издан томос о праве Константинополя на «непосредственный надзор и управление всеми без исключения православными приходами, находящимися вне пределов поместных православных Церквей, в Европе, Америке и других местах». Вслед за этим была образована Фиатирская митрополия с центром в Лондоне, которая стала претендовать на подчинение ей всей православной диаспоры (включая русскую) в Западной и Центральной Европе. В мае того же года была учреждена архиепископия Северной и Южной Америки с претензией подчинить ей все православные приходы на американском континенте (это притом, что Православие было принесено туда именно русскими миссионерами и альтернативных юрисдикций других Поместных Церквей там ранее не было). В марте 1923 г. патриарх Мелетий вмешался в церковные дела в Польше, «утвердив» избрание митрополитом Варшавским епископа Дионисия (Валединского), а также привнес новое юрисдикционное разделение среди православных в Чехословакии посредством поставления туда своего архиепископа Пражского. Наконец, в июле 1923 г. константинопольский Синод образовал в своей юрисдикции «Автономную митрополию Эстонии» и «Православную архиепископию Финляндии», не интересуясь при этом, как и в других случаях, мнением Православной Российской Церкви [12, с. 260–263].

В момент развертывания этой экспансии Фанара пребывавший под арестом Патриарх Тихон не мог заявить протест, но позднее (в мае 1924 г.) в письме так называемому митрополиту Варшавскому и всея Польши Дионисию он вполне ясно, хотя и со свойственным ему тактом, выразил свое отношение к действиям Константинопольского патриарха: «Для нас остается неясным, на основании каких канонических правил часть Всероссийской Православной Церкви без согласия Поместного Собора и благословения ее предстоятеля могла стать независимой, и какими каноническими правилами руководясь, Святейший Мелетий IV, бывший Патриарх Константинопольский, счел себя вправе простирать свою власть на часть Патриархата Российского» [13, с. 1].

Международная активность патриарха Мелетия стимулировалась тем, что в августе-сентябре 1922 г. предпринятый греческой армией авантюрный поход вглубь Малой Азии обернулся для нее и для местного греческого населения полной катастрофой, после которой встал вопрос о том, останется ли вообще Константинопольская патриархия в своем исконном центре. Республиканское турецкое правительство поначалу было твердо настроено на ее изгнание, но в ходе Лозаннской конференции в январе 1923 г. было вынуждено отказаться от этого требования, при условии отказа патриархата от какого-либо вмешательства в политику. Фанар стремительно терял свою паству в Турции. Согласно справке советского дипломатического представительства в Константинополе, «перед мировой войной она составляла уже не более 1.800.000 верующих. Около миллиона их находилось в Малой Азии. Тысяч 400 находилось в европейской Турции. Около 300 тысяч в Константинополе, 100 тыс. на остр[овах] Архипелага. После отторжения от Турции некоторых областей, в результате массовой эмиграции греков – вселенский патриарх останется лицом к лицу с паствой в каких-нибудь 600–700 тысяч душ» [14, с. 136]. Надо заметить, что и оценка остатка в «600–700 тысяч душ» в действительности оказалась сильно завышенной: число греков в Турции стремительно сокращалось ниже этих цифр (согласно переписи 1935 г., их оставалось уже немногим более 100 тысяч [12, с. 274]). Для Фанара началось время, с одной стороны, борьбы за выживание, а с другой – усиления попыток компенсировать потери церковного достояния на своей канонической территории приобретениями в других местах. В такой ситуации взгляды фанариотов вновь устремились на Россию, пусть даже советскую.

Особо скандальные формы политика Константинопольской патриархии стала приобретать в связи с ее поддержкой инспирированного большевистским правительством обновленческого раскола в Русской Церкви. Причем, насколько можно понять инициатива установления контакта с обновленцами исходила даже не от раскольников, а от самих фанариотов. Вскоре после насильственного отстранения Патриарха Тихона от церковной власти и возникновения в мае 1922 г. самочинного обновленческого «Высшего церковного управления» (ВЦУ) главного большевистского куратора раскольников Л. Д. Троцкого проинформировали: «В Высшее церковное управление несколько раз являлся проживающий в Москве архимандрит (Иаков Димопуло – свящ. А. М.), “наместник Константинопольского вселенского патриарха”… В частной беседе с представителями Высш[его] цер[ковного] упр[авления] [он] сообщил, что “его господин, святейший вселенский патриарх”, мог бы прибыть на собор в Москву, признать Высшее церковное управление, участвовать в суде над патриархом Тихоном, словом, сделать все, что нужно Высшему церковному управлению, вплоть до низложения Тихона “по всем каноническим правилам”. Он дал понять, что в общем итоге это стоит: возвращения к моменту прибытия в Москву “его святейшества” дома Константинопольского патриархата и 10 000 турецких лир» [15, с. 58].

Впрочем, надо полагать, что лично патриарха Мелетия – одного из главных проводников шовинистической «Великой идеи» в том деле, о котором сообщали Троцкому, привлекали не деньги и не муниципализированное здание бывшего подворья Константинопольской патриархии в Москве, ранее использовавшееся ею как доходный дом, а именно возможность продемонстрировать всему миру подсудность ему патриарха Московского, с тем чтобы раз и навсегда утвердить свой властный примат. Однако другие представители Фанара в традиционной для них манере не забывали и о материальной стороне дела. Так, преемник Мелетия (Метаксакиса), патриарх Григорий VII подписал в 1924 г. томос об автокефалии Польской Церкви, за что, как документально установлено, польским правительством Фанару было уплачено 12 000 фунтов стерлингов. Премьер-министр Польши В. Грабский интересовался, «можно ли получить благословения дешевле», но ему объяснили, что «в аналогичных ситуациях в прошлом Фанар требовал значительно большие суммы» [16, с. 76–77].

Что касается связей фанариотов с обновленцами, то они при патриархе Григории и его преемниках крепли стремительно. В мае 1924 г. глава Фанара открыто высказался, «чтобы Святейший Патриарх Тихон ради единения расколовшихся и ради паствы пожертвовал собой, немедленно удалившись от управления церковью… и чтобы одновременно упразднилось, хотя бы временно, патриаршество». Вместо патриарха во главе управления Русской Церкви, по мысли Григория VII, должен был встать «свободно и канонически избранный Синод» [17, с. 2], под которым, судя по всему, имелся в виду лжесинод обновленцев. Тогда же Фанаром было решено направить в Москву специальную комиссию, которой было прямо указано, чтобы она «определенно опиралась на церковные течения, верные Правительству СССР», то есть на обновленцев. В итоге, правда, комиссия приехать не смогла: воспрепятствовали турки, не желавшие усиления международной активности Константинопольской патриархии. Свою роль сыграл и английский фактор. Архиепископ Кентерберийский Рэндалл Дэвидсон выразил патриарху Григорию недоумение по поводу его заигрываний с «Живой Церковью» и тому пришлось изобразить, что он ничего против Патриарха Тихона не замышлял [18, с. 17].

Тем не менее, официальный представитель Фанара в Москве архимандрит Василий (племянник умершего архимандрита Иакова Димопуло) продолжал теснейшим образом взаимодействовать с обновленцами. В ноябре 1924 г. он и еще один грек были введены в обновленческий лжесинод как почетные члены [19, с. 75]. Причем одними протокольными мероприятиями общение Димопуло-младшего с раскольниками не ограничивалось. Хуже было то, что он с ними регулярно сослужил. Можно не сомневаться, что были бы сослужения и на более высоком уровне, если бы иерархи Фанара имели возможность посещать СССР, а обновленцы посылать своих «архиереев» в Турцию. Но обстоятельства времени (политика турок и большевиков) препятствовали таким визитациям.

Несколько лет обновленцы усиленно зазывали руководителей Фанара в Москву, обещая им полное подчинение со своей стороны. В июне 1925 г. они писали Патриарху Василию III: «Все мысли и сердца многомиллионного верующего русского народа обращены на Ваше Всесвятейшество, как на единственного Спасителя и Отца нашей Матери Церкви. Верим и уповаем, что Отец Отцов не оставит мольбы своих детей неуслышанной, и как некогда Христос-Спаситель прикосновением исцелил горячку тещи ап. Петра, так и Вы, Ваше Всесвятейшество, своим прибытием на наш Поместный Собор и прикосновением к язвам нашей страждущей Церкви поможете уврачеванию соборным разумом ее недугов» [20, с. 3–4]. «Заочно соприсутствуем с Вами», – отвечал на это советским раскольникам Константинопольский Патриарх [21, с. 7].

Каноническую же Православную Российскую Церковь (патриаршую) Фанар фактически игнорировал (потому как ей, в отличие от обновленцев, не благоволила советская власть). Так продолжалось до конца 1927 г., пока возглавлявший Московскую Патриархию митрополит Сергий (Страгородский) не смог получить частичную легализацию организованного им Патриаршего Синода. После этого Фанар стал официально рассматривать Патриаршую Церковь и обновленческую схизму как две примерно равноценные части или партии внутри Русской Церкви.

В дальнейшем, уже в 1930-е гг., имел место еще ряд враждебных Московской патриархии акций Константинопольской Церкви. В 1931 г. патриарх Фотий принял в свою юрисдикцию русские западноевропейские приходы (правда, инициатором этого стал управлявший ими митрополит Евлогий, у которого на политической почве тогда произошел конфликт с митрополитом Сергием). В 1936 г. следующий глава Фанара патриарх Вениамин вопреки протестам Московской патриархии установил свою юрисдикцию над овдовевшей после убийства архиепископа Иоанна (Поммера) автономной Латвийской Православной Церкви [22, 173–181]. В результате митрополит Московский Сергий (Страгородский) в том же 1936 г. писал митрополиту Литовскому Елевферию (Богоявленскому): «Что же касается Патриарха Константинопольского, то после всех неправд, учиненных и учиняемых им в отношении Русской Церкви, после открытого братанья с обновленцами и другими нашими раскольниками, говорить о разрыве или сохранении общения с Константинополем по меньшей мере поздно» [23, с. 7].

Впоследствии, когда в годы Великой Отечественной войны церковная политика сталинского руководства претерпела существенные изменения, Московский патриархат в значительной степени восстановил свои позиции и на территориях бывших лимитрофных государств, и в эмиграции. Сначала в виде экзархата, а потом в качестве рядовых епархий из юрисдикции Фанара в Русскую Православную Церковь были возвращены автономные церковные структуры в Эстонии и Латвии. Польская и Чехословацкая Православные Церкви получили автокефалию, причем теперь уже Москва не видела надобности согласовывать с Фанаром свои действия. Предпринимались шаги по возвращению в юрисдикцию Московской патриархии Финляндской Православной Церкви и Западноевропейского «евлогианского» экзархата, причем в случае с последним даже имел место кратковременный успех.

Молитвенно-евхаристическое общение между Русской и Константинопольской Церквами в 1940-е годы было восстановлено, временами стали практиковаться и визиты официальных делегаций. Однако в условиях начавшейся Холодной войны, когда два патриархата оказались по разные стороны невидимого фронта, соперничество между ними сохранялось. Прежнее доверие к грекам в Русской Православной Церкви (а было в синодальный период время, когда она официально называлась Греко-Российской Церковью) пропало навсегда. Показателем этого, в частности стало то, что Константинопольское подворье в Москве, активно функционировавшее с 1880-х гг. и закрывшееся в 1930-е в момент разгрома всех церковных структур в СССР, не возобновило своей деятельности ни в 1940-е, ни в последующие годы. Причина, очевидно, была в том, что из печального опыта 1920-1930-х вреда от его активности для Русской Православной Церкви виделось несоизмеримо больше, чем пользы.

Список литературы

  1. Λουκαρᾶς Ἐ. Ἡ Κωνσταντινούπολις κέντρον Ὀρθοδοξίας // Ἐκκλησιαστικὴ Ἀλήθεια. 1920. Ἀρ. 43.
  2. Λουκαρᾶς Ἐ. Σημασία ἐκλογῆς Οἰκουμενικοῦ Πατριάρχου // Πάνταινος. 1920.
  3. Λουκαρᾶς Ἐ. Ὁμοσπονδία τῶν ὀρθοδόξων ἐκκλησιῶν // Ἐκκλησιαστικὴ Ἀλήθεια. 1920. Ἀρ. 45.
  4. Λουκαρᾶς Ἐ. Ποῖον τὸ ρόλον τοῦ μέλλοντος Οἰκουμενικοῦ Πατριαρχείου // Ἐκκλησιαστικὴ Ἀλήθεια. 1920. 21 νοεμ. Ἀρ. 46.
  5. Чибисова А. А. Лига Церквей: к вопросу о нереализованном проекте Константинопольского Патриархата // Вестник ПСТГУ. Серия II: История. История Русской Православной Церкви. 2019. Вып. 87. С. 51–71.
  6. Слесарев А. В. Старостильный раскол в истории Православной Церкви (1924–2008). М.: Изд-во Крутицкого подворья; О-во любителей церковной истории, 2009.
  7. Милякова Л. Б. Вопрос о признании автокефалии Православной Церкви на Украине Константинопольским Патриархатом в период С. Петлюры // XVI Ежегодная Богословская конференция ПСТГУ: В 2 т. М., 2006. Т. 1. С. 114–116.
  8. Михеев С. Ф., Остапенко С. Н. К истории происхождения автокефальных расколов на Украине и в Польше в первые десятилетия XX века // Причины и вызовы текущего кризиса межправославных отношений: Материалы научно-практической конференции (ПСТГУ, 25–26 февраля 2019 года). М.: Изд-во ПСТГУ, 2020. С.205–248.
  9. Кострюков А. А. Русское церковное зарубежье и Вселенский Престол // Мазырин А. В., свящ., Кострюков А. А. Из истории взаимоотношений Русской и Константинопольской Церквей в ХХ веке. М.: Изд-во ПСТГУ, 2017. С. 247–361.
  10. Чибисова А. А. Патриарх Тихон и автокефалия Польской Православной Церкви 1924 года // Вестник ПСТГУ. Серия II: История. История Русской Православной Церкви. 2020. Вып. 95. С. 118–141.
  11. Акты Святейшего Тихона, Патриарха Московского и всея России, позднейшие документы и переписка о каноническом преемстве высшей церковной власти, 1917–1943 / Сост. М. Е. Губонин. М.: Изд-во ПСТБИ, 1994.
  12. Ермилов П., диак. Константинопольская Православная Церковь [1908–1948 гг.] // Православная энциклопедия. Т. 37. М., 2015. С. 257–274.
  13. Грамота Святейшего Тихона, Патриарха Московского и всея России, Его Высокопреосвященству Высокопреосвященнейшему Дионисию, митрополиту Варшавскому // Церковные ведомости. 1924. № 15–16. С. 1.
  14. «В интересах усиления влияния и престижа СССР на Ближнем Востоке». Донесение советского представителя в Турции руководству НКИД СССР о положении Константинопольского патриархата в 1924 г. / Публ., вступ. ст. и примеч. свящ. А. В. Мазырина // Вестник ПСТГУ. Серия II: История. История Русской Православной Церкви. 2020. Вып. С. 131–140.
  15. Иванов С. Н. Хронология обновленческого «переворота» в Русской Церкви по новым архивным документам // Вестник ПСТГУ. Серия II: История. История Русской Православной Церкви. 2014. Вып. 3 (58). С. 24–60.
  16. Чибисова А. А. Автокефалия «под ключ»: некоторые факты из истории автокефалии Польской Церкви 1924 года // Вестник ПСТГУ. Серия II: История. История Русской Православной Церкви. 2018. Вып. 81. С. 64–80.
  17. Грамоты Вселенского Патриарха // Церковная жизнь. 1924. № 2. С. 2.
  18. Положение Св. Патриарха Тихона и Православной Церкви в советской России // Церковные ведомости. 1924. № 19–20. С. 17.
  19. Хроника // Церковное обновление. 1924. 12 нояб. № 17–18. С. 75.
  20. Послание Св. Синода // Вестник Священного Синода Православной Российской Церкви. 1925. № 4. С. 3–4.
  21. Письмо Вселенского (Константинопольского) Патриарха Василия III // Вестник Священного Синода Православной Российской Церкви. 1926. № 6 (2). С. 7.
  22. Гаврилин А. В. Латвийская Православная Церковь в тридцатых годах ХХ века // Церковь и время. 2003. № 1 (22). С. 173–181.
  23. Из письма Блаженнейшего митрополита Московского Сергия Митрополиту Литовскому и Виленскому Елевферию // Голос Литовской православной епархии. 1936. № 7–8–9. С. 7.

Фото: pstgu.ru

Читайте нас в мессенджере Telegram, следите за репортажами в cоциальных сетях: Instagram, ВКонтакте, Facebook, Twitter и Threads, смотрите в YouTube